Вечер памяти Л.Д. Фаддеева: Михаил Арсеньевич Семенов-Тян-Шанский

30 мая 2017 г.

Совместное заседание Общества и Секции математики Дома Ученых, посвященное памяти академика Л. Д. Фаддеева (1934—2017)

Наше сегодняшнее мемориальное заседание посвящено памяти Людвига Дмитриевича Фаддеева – академика РАН, крупнейшего ученого современности, математика и физика-теоретика, лаурета множества престижных наград и премий, почетного гражданина Санкт-Петербурга. Соратники и ученики Людвига Дмитриевича приехали на наш памятный вечер, буквально, с разных концов земного шара. О биографии Людвига Дмитриевича рассказывает его ученик Михаил Арсеньевич Семенов-Тянь-шаньский, зав. лабораторией математических проблем физики ПОМИ, почетный профессор университета Бургундии во Франции:

Михаил Арсеньевич Семенов-Тяньшаньский:

– О Людвиге Дмитриевиче очень трудно сейчас говорить, через несколько месяцев после его смерти. Но очень хочу сказать, что мы были исключительно счастливые люди в лаборатории Людвига Дмитриевича. Он нас как бы вырастил со студенческих лет, поскольку я туда пришел 38 лет назад. Есть Ирина Арефьева, более старшая ученица Людвига Дмитриевича, здесь присутствующая,  которая была 40 лет под его началом. Сейчас об этом трудно говорить, но я хочу сказать, что мы были очень счастливыми.

Сам Людвиг Дмитриевич написал о себе очень много, он заботился о том, чтобы его биография была хорошо и интересно рассказана. Есть несколько статей, написанные в разные периоды его жизни.

Начинать нужно сначала с истории рода Фаддеевых. Сам Людвиг Дмитриевич подробности этой истории узнал не сразу, поскольку там были некоторые «закрытые страницы».

Вот здесь на фотографии семья Фаддеевых с дедом Людвига Дмитриевича – Константином Тихоновичем Фаддеевым, который окончил в Москве Высшее Московское Техническое училище, потом работал инженером на Невском машиностроительном заводе по рекомендации академика Крылова А.Н. А жена его Любовь Германовна Гулевич была двоюродной сестрой генерала – Арсения Гулевича, командира лейб-гвардии Преображенского полка, это перед  войной, Первой Мировой.  Людвиг Дмитриевич об этом не знал долгие годы, вот потом как-то узнал эту историю.

Хотя я сейчас прочел интересный рассказ В.П. Маслова. Он когда встречался в Комарово с Владимиром Ивановичем Смирновым, тот ему рассказывал (Владимир Иванович был прекрасный пианист и играл в 4 руки вместе с Константином Тихоновичем Фаддеевым) что перед революцией он замечательную музыку слушал в доме генерала Гулевича, который был большим меломаном и любителем музыки. И он был родственником Фаддеева. Владимир Иванович и эту историю знал, а теперь обнаружилась много лет позже и  с помощью интернета можно узнать дополнения и подробности.

Вот генерал Гулевич. Я бы даже сказал, что такая статная фигура с широким лицом. Дмитрий Константинович был такой сухой, худой, почти что одномерный. А эта широкая фигура имеет сходство с Людвигом Дмитриевичем. Не знаю, вопрос философский.

Вот, Вера Николаевна, все ее знают, конечно. Она у нас многие годы заведовала лабораторией вычислительных методов, которую она и создала. Ей принадлежат работы по вычислительным методам и большая практическая работа о войне существования тел, занимавшимся вычислениями по атомному проекту. Это был ее вклад в этот знаменитый атомный проект еще в начале 50х и в конце 40х годов.

А Людвига Дмитриевича назвали Людвигом, как известно, потому что родители думали, что он будет заниматься музыкой, потом была война, это у них не получилось, хотя, конечно, Людвиг Дмитриевич прекрасно знал музыку и играл и сам, и с Дмитрием Константиновичем в 4 руки.

Замечательные детские фотографии, с них начинается история.

Во время войны Фаддеевы были в эвакуации в Казани, там жизнь была, как я себе представляю по рассказам уже моих родных, там собственность какая-то была. В первый момент поселили все семьи научных сотрудников в одном большом физкультурном зале Казанского университета, это место перегородили кроватями, занавесками и вот там все жили. Так что тут, я думаю, было уже не до музыки. А потом после войны, уже в Ленинграде, Людвиг Дмитриевич решил поступать не в математический факультет, где деканом был Дмитрий Константинович в это время, а на факультет физический. Вот это был его шаг, отражавший его характерный на всю жизнь нонконформизм,- он взял и выбрал собственный путь. Но уже на физическом факультете, он стал заниматься математикой. На физическом факультете так получалось, что математики рассказывали первыми интересные вещи, поэтому все сильные люди переходят, если их не привлекает физика. Физику труднее полюбить, чем математику на 1 курсе. И вот Людвиг Дмитриевич стал заниматься математикой, и тут ему необычайно повезло – их курсом, их группой стала заниматься Ольга Александровна Ладыженская, которая как раз тогда стала профессором нашего физического факультета, приехав из Москвы. И она его выращивала со студенческих лет. Причем она сама, занимаясь вещами, связанными с уравнениями частных производных, она давала им и большую свободу, и занималась вещами, которые не входили в её узкопрофессиональный круг. Она организовывала семинар по книжке Фридрихса, по квантовой теории поля. Этот семинар сыграл в истории Людвига Дмитриевича очень большую роль. Было такое первое знакомство, первая инициация в теории поля, причем не в ту, которую учили физики, не в те диаграммные разложения, не в первый порядок теории излучения, техника была довольно простая. А это были серьезные вопросы, которые долго оставались без ответа, а на некоторые еще до сих пор не нашли.

И после этого началась работа. Первые его работы были сравнительно не очень сложные. Это были работы по теории излучения прямого спектра путем разложения. Здесь было много уже работ, которые отчасти  напоминали работы поздно, которые даже немножко опередили. Он занимался уже вдогонку за работами только что появившимися.

Потом начались его работы по одномерной обратной задаче теории рассеяния. Опять таки эта работа была написана вслед за фундаментальными работами Гельфанд Левитана Марченко. Но потом оказалось, что эта работа даже важнее, значительно важнее, чем то, что было сделано Гельфанд Левитаном Марченко в прикладном аспекте, когда обнаружили, что все формулы превращаются в рабочий аппарат обратной задачи, который появился на 15 лет позже, приблизительно. Это было замечательное везение, когда результаты еще первой кандидатской работы оказались все подряд нужны для еще более важного дела.

После этого последовала замечательная работа по трехчастичным рассениям. Эту работу Людвиг Дмитриевич считал технической, не любил ее комментировать. В тех интереснейших обзорах своей собственной математической жизни, которые он написал, он про нее почти ничего не пишет. Но он хотел утвердиться, чтобы физики и математики признали его серьезным ученым, который может и в состоянии решить серьезную техническую задачу.

Он сам рассказывал со смехом, что после защиты ему кто – то сказал: «Поздравляю вас, вы нашли такое дело, которым можно заниматься всю жизнь». На что он сказал: «Вовсе нет, я больше не буду этим делом заниматься». И после этого он перешел на квантовую теорию поля, хотя работа была действительно необычайно важная, необычайно перспективная. Его ученики, в том числе Станислав Петрович Меркулев, Александр Николаевич Якубовский занимались этим долгие годы. А Людвиг Дмитриевич это дело оборвал. И у нас на семинаре тоже не шли работы по трехчастичному/многочастичному рассеянию. Это как бы считался пройденный этап. Потом надо было получить новые вещи то, которые еще не были разобраны. И тут он почувствовал, что можно заниматься квантовой теорией поля, и за 2-3 года прорывный результат – знаменитая работа Фаддеева-Попова по калибровочным полям Янга-Миллса. У нее есть своя драматическая история, потому что в то время вообще теория квантового поля не то, чтобы была под запретом, но считалась что она изжила свой век. В основе лежала знаменитая и правильная работа Ландау про 0-заряд, из которой делались совершенно неправильные выводы. Заниматься теорией поля было трудно, а еще труднее было публиковать работы. И работы Людвига Дмитриевича по теории Янга-Миллса была опубликована только в кратком варианте, и каждое слово выверяли, потому что количество печатных знаков было ограничено в «Physics letters». Полный вариант был выпущен в качестве препринта в Киевском институте теоретической физики. Киев был еще «дальше» от Москвы, от школы Ландау, чем Ленинград, и там было можно. А английский перевод этой статьи появился уже с сильным опозданием в 78 году, когда уже был «бум» в теории калибровочных полей.

Еще одна работа сыграла очень серьезную определяющую роль….

Всюду метод Фаддеева-Попова был фундаментом для сверх-вычислений. Но все мы считаем, что когда это направление определило развитие физики в течение 30 лет после этого, с 70-го по конец века. По его работам  было присуждено по крайне мере три Нобелевских премии, куда Людвиг Дмитриевич по странной причине не попал. Все мы считаем, что это несправедливо. Его  друг и основатель теории Янга-Миллса Янг по этому поводу написал вот что: «Многие, включая меня, считают, что Фаддеев должен был разделить Нобелевскую премию 99го года с Хоофтом и Вельтманом. Среди физиков-теоретиков в XX веке существовало странное отношение к математике. В XIX веке работы Максвэлла, Гольцмана, Гибса, Кэвина свидетельствовали о противоположном отношении к роли математики и физики. Кажется, что с такой заносчивостью молодых Карла Гейзенберга, математика только вредит оригинальности физики. Хотя Гейзенберг в последние годы изменил свой взгляд на математику, в американской физике при этом это высокомерное пренебрежение к математике надолго укоренилось. Я думаю, это одна из причин, почему Фадеев не был в числе лауреатов 99го года». Вот мнение Янга. Конечно, это было глубокое убеждение Людвига Дмитриевича том , что , с одной стороны, у физиков только красивая математика имеет шанс оказаться правильной. А с другой стороны, наоборот, красивые физические идеи, в частности идеи квантовой механики, должны приводить к прогрессу в чистой математике. В этом направлении были его очень романтические работы по автоморфным функциям и автоморфному рассеянию на плоскости Лобачевского. Эти задачи связаны с гипотезой Эймана, но доказать его не получилось. Тем не менее, красота большая. Мы были студентами, и все были под впечатлением этих красивых работ, мы их разбирали. Это был повод понять и общую теорию представления, это было неким приглашением в открытую область, где еще до сих пор результаты не получены. Это сложная наука.  Убеждения Людвига Дмитриевича, что здесь идеи, идущие из физики могут оказаться совершенно неважными, оно продолжает оставаться актуальным. Людвиг Дмитриевич в 93 году был приглашен на специальную лекцию в Стони-Брук. Лекторам вручается чашка, на которой выгравированы основные достижения докладчиков. Была обзорная лекция по всем результатам до того времени полученные. Список этот состоял из 6 пунктов. Первый пункт был «Трехчастичное рассеяние», затем «Янг-Миллс», потом «Трехмерная обратная задача». А Людвиг Дмитриевич гордился своими результатами трехмерной обратной задачи, хотя они не получили такой известности как остальные его работы того же времени, конец 60-х годов. Но он считал, что это его лучший аналитический результат. Это действительно сложная работа, никто такого не сделал ни до, ни после, хотя это не так востребовано как другие результаты. Затем «Алгебраический », «Квантование с аномалиями» и шестой пункт – не совсем математическая работа – «Создание Ленинградской математической физики», то есть нашей лаборатории. То, что она работала вместе, как единая команда в те годы – он считал это одним из своих важнейших достижений, наряду с теорией Янга-Миллса.

Это было очень хорошее время. Тогда мы работали боле менее вместе, работы писались, разумеется, конкретными авторами, но обсуждения у доски и обсуждения на семинаре значили очень много. Тот командный стиль, который сложился, была вещь неповторимая.

А сам Людвиг Дмитриевич, когда представлял нашу команду Питеру Максу, который приезжал в Ленинград, по-моему, это был 74-75ый год, он сказал, что для себя он выбирает роль играющего тренера. За работами по Янгу-Миллсу последовали еще работы, которые накладывались одна на другую, и времени не хватало на то, чтобы закончить все сразу. За этим последовали работы по классическому методу обратной задачи. Это началось в 71-го года.

Сейчас покажу красивейшую фотографию…

Международные контакты, как известно, в Советском Союзе, были несколько затруднены. Советско-американское совещание по дифференциальным уравнениям. Это был редкий и весьма запомнившийся всем участникам случай, когда встретилась советская математика с мировой математикой. В первом ряду сидят великие математики – Мозер, Зигмунд, Соболев, Курант.

А в последнем ряду теснятся математик ленинградские – Фаддеев, Бабич, Буслаев, Благовещенский, Бирман и др. Не все присутствующие на конференции попали на фотографию. Там точно была Ольга Александровна, но тут её нет. И Вадим Евгеньевич Захаров точно там был. Людвиг Дмитриевич упоминает, что с Вадимом Евгеньевичем они познакомились как раз на этой конференции.

А потом замечательный момент был, 71-ый год, когда Людвиг Дмитриевич приехал в  Новосибирск рассказывать про трехмерную обратную задачу, и услыхал там про работы по уравнению Кортевега-де- Фриза и по остальным интегрированным уравнениям.

И тут начался новый этап – развитие классического метода обратной задачи. Он тогда не назывался «классический метод обратной задачи», потому что еще не было «квантового». А квантовый появился примерно через 10 лет, меньше – 8-9 лет.

Первая замечательная работа, которую написал на эту темуЛюдвиг Дмитриевич вместе с Вадимом Евгеньевичем, это была про то, что Кортевег-де-фриз это вполне интегрируемая система в техническом смысле. Это был такой шок, то есть работа простая по поводу того, что уже было известно, но принципиальное значение было колоссальное. Все «закачались», что бывают такие вещи бесконечно мерные, интегрируемые системы, про которые никто и не слышал никогда, кроме, разумеется, линейных уравнений, которые тривиальны в этом отношении.

После этого, присутствующий здесь Леон,  в этом принимал активное участие, появилась релятивистская модель. Если многие люди тогда занимались интегрируемыми уравнениями из интереса к нелинейным уравнениям. Но Людвиг Дмитриевич занимался этим с другой точки зрения. Это были модели нелинейной теории поля, классической, а затем и квантовой. Как их проквантовать это был важнейший вопрос. Причем, он всегда был уверен, что такие вполне интегрируемые системы должны точно квантоваться, так как это часто происходит в квантовой механике.

После этого произошел прорыв, когда после открытия релятивистских солитонов в теории Янга-Миллса, появились и квантовые солитоны.

Это фотографии сделаны во время первой конференции по квантовым солитонам, с которой началась новая волна квантовой обратной задачи. Это был кульминационный момент первого этапа жизни нашей лаборатории, когда наконец мы вышли и признали, что наша лаборатория не хуже других, а даже еще и лучше. Это первая конференция по квантовым солитонам, где рассказывались самые последние результаты из классической и квантовой. Это было грандиозное событие, которое всем запомнилось.

Но мне приходится на этом кульминационном моменте, на 78-ом году, фактически с этого началась новая эпоха, когда наша лаборатория после формулировки квантового метода обратной задачи, она вышла в ранг, может быть,  лучших мировых центров по математической физике, чем Людвиг Дмитриевич был очень горд. Это был кульминационный момент, от 78го до 91го года. Потом началась «новая жизнь», пейзаж изменился…

И тут я , пожалуй, должен остановиться, потому что и нет времени, и не хочется рассказывать грустных вещей.  Остановимся на этом замечательном моменте, когда все еще были молоды, и когда все было впереди. Я прерву свой незаконченный рассказ, в котором много еще осталось недосказанного и который заканчивается на грустной ноте, потому что после Новой России, после 91го года, оказалось в конце концов, что наука то особенно и не нужна. И новая Советская власть дает нам это понять каждый день и каждый час. Для Людвига Дмитриевича это было серьезным испытанием и серьезным разочарованием, это стоило ему и здоровья, и многих усилий. И последние годы он был очень огорчен тем, что в последние годы происходило на наших глазах. Тут лучше опустить занавес…

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *